Паломническая поездка в Почаев

Не за красотами лавры поехали мы в Почаев. Поехали в свой любимый Свято-Духовский скит, чтобы провести там часть масленицы и первую неделю Поста.

В скит этот мы дважды до того попадали летом. Ну, на что там глядеть-то? Территория маленькая, храм маленький...

Гукнешь в колодец, подивишься долгому полету воды, опрокинутой из ковша в жерло, подашь записки на псалтирь - и восвояси. Час занимает дорога от лавры до скита, там полчаса да час обратно. Одним словом, прогулка перед обедом, ничего особенного.

А прошлой весной мы пришли туда в субботу накануне Прощеного воскресенья. И как-то так неудачно пришли , что обратно в лавру,на всенощную, нужно было бежать вприскочку, причем, под дождем. Я стала ныть, что можно было бы и в скиту побыть на всенощной. Через очень большое "не хочу" остальные согласились...

Знаете, а там так... служба там такая, что для описания ее годятся только два слова - "нежность" и "камертон". Да, вот именно эти. Нежность и камертон, всегда дающий чистый звук.

Это было во всем: в том, как старательно кадил диакон иконам и людям - каждому, в том, как звучал хор - на нюансах от меццо-пьяно до пианиссимо, но для того, чтобы озвучит маленьких храм , вполне достаточно, в тихом даже для разговора, а тем паче для службы голосе наместника, слышном, однако же, всем...
На этом поездка в лавру закончилась и началась наша жизнь в скиту. Не знаю как ее описать. Март, солнце, свет, нежность, едва слышное "ля" камертона...

...Интересно, сколько лет наместнику? Он определенно в возрасте мужа совершенна, к тому же архимандрит. Но лицо не имеет на себе печати времени. Сколько же? Двадцать восемь? Тридцать два? Сорок? Нет, откуда сорок? Не может быть, чтоб сорок...

Тихий отец Емельян. Тоненький, как былинка, бледный и большеглазый. Совершенно непонятно, как такой-то тихий может быть благочинным, человеком, на котором держится в монастыре буквально все.

Регент. Очень-очень талантливый. Хор звучит... даже сравнить не с чем. Совершенно звучит. Или почти совершенно. Впрочем, с хористами регенту повезло: есть басы (настоящие, свободные, а не загнанные вниз баритоны), есть тенор, чуть открытый на фоне других голосов, но почему-то покоряющий этой открытостью светлого звука.

Братия очень молодая. Монахов за сорок - человек семь-восемь. Остальным на вид от двадцати до тридцати с небольшим. В том, как они аккуратно причесаны и корректны в обращении есть хороший такой стиль, определенно, заданный наместником.

Не вполне православное слово в адрес братии вертится в мозгу с первых минут знакомства, и я старательно запихиваю его подальше, в тень, в подсознание. Слово, однако же, вскоре выплывает, произнесенное не мной, а самой старшей и самой богомольной из моих товарок:

- Какие же они тут все... интеллигентные.

Да, вот именно. Интеллигентные. Не в ругательном, а в самом лучшем смысле .

Литургия, причастие. Даже в том, как подностися лжица, - любовь, доверие, уважение.

Чин прощения. Все-все по очереди обращаются друг к другу с земными поклонами, а потом крепко, по-братски, а порой по-медвежьи стискивают друг друга в объятьях -так, будто прощаются, а не просят прощения. И мы, совершенно чужие им тетки, тоже чувствуем себя причастными этому братству, а не чуждыми ему, хотя земных поклонов не делаем и обниматься вот так горячо не умеем. Да и просить прощения тоже... увы.

...В храме совсем темно, горят только свечи. Земные поклоны на каждый тропарь. "Душе моя, душе моя, восстани, восстани, что спиши..."

Лития на утренних службах. "Вечная ваша память, достоблаженные отцы и братья наши, приснопоминаемые..." Одно из самых тронувших сердце песнопений. Это самое "достоблаженные" никак не запоминается, и я третий день подряд пытаюсь вернуть ускользающее из памяти слово, подбирая соответствовущее интонации певших и выражению их лиц. И все время у меня получается - "любимые"...

Крестный ход после вечерней службы. Скит такой маленький, что обойти его - дело трех минут. Казалось бы, пустяк. И тем не менее - этот легкий, стремительный, беззвучный шаг, этот строй, слишком слаженный для случайного и слишком свободный для военного, эта собранность и точность движений - завораживают.

Все время ловлю себя на мысли, что где-то это все уже было, когда-то было: легкие шаги, свободное воинство, островок света во тьме, скрытый от посторонних взглядов мир... И вдруг понимаю. Ну, до смешного же точно... так чуствовал себя Фродо в Раздоле, в гостях у Элронда. Маленький такой деревенщина-хоббит, столкнувшийся после долгих злоключений со светозарными эльфами. Впрочем, тем, кто не читал "Властелина колец", меня не понять, и это очень грустно.

Потом я буду долго ломать себе голову над тем, откуда в воображении Толкина появился Раздол. Ладно бы он видел этот скит и этот крестный ход, но так, просто из головы взять и придумать эльфов и Элронда - просто непостижимо...

Львовский поезд на Петербург прибывает в Радивилов в час ночи, и мы уезжаем на машине, волшебным образом доставленной отцом Емельяном, поздно вечером. Грустно ужасно. Отец Емельян стоит у ступенек, ведущих к гостинице, как-то не прямо, а чуть склонившись и провожает нас взглядом. Что в этом взгляде - Бог весть, но в носу начинает предательски щипать...

- Знаешь, хотела бы я залезть в голову к наместнику и понять, что он такое думает. Абсолютно загадочный тип, - задумчиво говорю я соседке по купе и тезке.
-Отец Емельян тоже ненормальный. Причем совершенно. Я чувствую себя идиоткой, когда разговариваю с ним, - убежденно отвечает Татьяна.

Вот как. Они ненормальные. Просто ненормальные. Как хорошо! Это все объясняет и устраняет досадный диссонанс в стройной картине мира. А то развели, понимаешь ли, аномалию... Братство там, любовь, морковь... нежность еще какая-то. Все в порядке, они ненормальные, мир не перевернулся...

Лежу на нижней полке и с умным видом пытаюсь читать "Духовные слова" Сергея Аверинцева. Но всю дорогу клонит в сон. Поэтому совсем уж безмысленно в сотый раз перечитываю слова на обложке:

"Что я пожелаю? Чтобы по отношению к нам было бы простой правдой то свидетельство, которое когда-то против своей воли враги-язычники приносили относительно первых христиан: как они любят друг друга! Вот так говорили язычники - с удивлением, часто с гневом: до чего они любят друг друга! Пусть это оправдается на нас."

Поезд, принявший нас в свое чрево субботней ночью, уверенно движется на запад, в Питер, в воскресеное утро Торжества Православия.